|
|
|
|
|
Сероватая от пыли земля снова пылала в тот день. Мы стояли по пояс в водах реки, некогда бывшей Амазонкой, а теперь всё больше напоминавшей жалкий ручеек близ какой-то фермы в Пенсильвании. У нас, к сожалению, тогда был небогатый выбор: либо поджариться на раскаленной земле, либо свариться в этой пародии на реку. Мы снова ждали чуда, но чудо снова к нам не спешило.
- Немой, - окрикнула меня какая-то женщина, едва уцелевшая в последней стычке. - Что делать будем?
Немой - это я. За некоторые провинности, о коих вспоминать я не стану, четырнадцать лет назад мне вырезали язык. Я только развел руками и покачал головой. Все вокруг и так знали ответ: ждать заката. Оставалось всего каких-то три часа и шестнадцать минут, а после реку можно будет покинуть. Если, конечно, не взойдет второе солнце - тогда мы точно погибнем.
- Тридцать восемь градусов, - сказал Щербатый, и хищно оскалился, демонстрируя сколотый зуб. - Если нам повезет, до заката будет не больше шестидесяти. Терпеть можно.
Мне совсем не хочется вспоминать тот день, ведь спустя семь с половиной часов у нас не осталось надежды. Но, раз я взялся зафиксировать эти воспоминания, то обязан продолжить - хотя бы для того, чтобы тот, кто однажды прочитает эти записи, не повторил моих ошибок. Для того, чтобы люди, которые спасаются теперь где-то в растаявших водах вечной мерзлоты, не пришли однажды туда же, куда я привел всех, кого знал.
- Можно идти? - едва только солнце село, спросил меня какой-то пацан лет пятнадцати - не старше, вчера прибившийся к нашей компании. - Ноги болят, - пожаловался он.
- Нет, - ответил за меня Щербатый. - Меня спрашивай, он Немой. Нужно ждать пятнадцать минут, не меньше.
Второе солнце встает не каждый день, но и не подчиняется какому-либо графику. Иногда его не бывает месяцами, а иногда оно встает всю неделю, как по часам. Никто в нашем мире не знает природу второго солнца - у нас просто нет техники, которая помогла бы её выяснить. У нас больше ничего нет: ни домов, ни тем более лабораторий и исследовательских центров. У нас есть только мы, да беспощадное подземное, третье солнце, каждый день нагревающее землю до состояния сковороды. Оно заходит тогда же, когда и обычное - секунда в секунду.
- Мы погибнем? - спросил тот же пацан и приготовился разреветься. Я поморщился и вопросительно посмотрел на Щербатого.
- Вода немного остынет на таком холоде, - ответил он нехотя. - Но, скорее всего, ещё сутки мы не протянем - сваримся. Хотя, конечно, может нам и повезет.
Когда пятнадцать минут истекли, все облегченно выдохнули. Даже Щербатый, который слыл главным фаталистом группы, немного расслабился. Обессиленные, измученные шестнадцатью часами стояния в горячей воде, люди вывалились на берег бессмысленной толпой и попадали на землю. Я тоже присел, чтобы осмотреть собственные ноги - покраснели, в некоторых местах уже слезла кожа. Но, в целом, отделался малой кровью. Непривычному к такому пацану повезло меньше: все его икры и бедра были покрыты кошмарного вида волдырями.
Я сочувственно похлопал парнишку по плечу и ободряюще улыбнулся. Его передернуло: тогда я уже три с половиной года не смотрелся в зеркало, но примерно представлял, во что за время постоянного недоедания и употребления откровенно дерьмовой воды могли превратиться мои зубы.
- Твой друг далеко отсюда? - спросил Щербатый, чтобы сгладить неловкость: он прекрасно знал, что идти осталось всего ничего. Но я всё-таки показал ему пять пальцев - всего пять километров до главной базы. Мой друг Билл обещал встретить нас там.
О Билле, пожалуй, я должен рассказать отдельно - его вряд ли знает кто-то, кто родился после 2035 года. Когда мы познакомились впервые, Билл был древним стариком (конечно, только по паспорту - выглядел он не старше пятидесяти), тронувшимся на почве заката века компьютеров. Я же занимался разработкой так называемого "кайфа" - таблетированного оргазма для тех, кто больше не выходил из дома из-за собственных убеждений. Казалось бы, нас ничто не связывало тогда, но старик показался мне забавным: всё твердил о том, что эра компьютеров ещё не закончена. Это в эпоху, когда пшеница всходила от одной мысли агронома об этом.
Билл постоянно твердил мне, что материальность мысли - лишь промежуточный этап, как и средство Макропулоса. Его мечты были похожи на фантазии капризного ребенка: мол, скоро компьютеры снова захватят всю планету. Да не просто захватят, а станут единственной её составляющей. Билл, как и классики конца 20-х годов, грезил о том, чтобы поместить человеческий разум в машину. Он считал, что именно это, а вовсе не повальная стерилизация и химическая кастрация, спасет землю от самоуничтожения. Я считал иначе: полагал, что материальность мысли вот-вот достигнет своего апогея, позволяющее расширить планету до бесконечности - ровно настолько, насколько позволяет (как уже было доказано) человеческое сознание.
А потом впервые взошло подземное солнце и мысль неожиданно перестала быть материальной. Это сейчас я понимаю, что никакого солнца не было, но тогда поддался всеобщей панике - планета пытается поджарить своих обитателей заживо. Вскоре растаяли ледники, а на города обрушился шквал землетрясений и цунами невиданных ранее масштабов. Люди в панике сбегали туда, где нет строений, а я заперся в небольшой криогенной камере, оборудованной в подвале моего дома, и не знал, что делать дальше. Это определенно был крах моих надежд.
Людей в городе практически не осталось, а запасы консервов, часть которых уже была заражена ботулизмом, стремительно таяли. Однажды, когда я уже чувствовал себя последним человеком на земле, Билл пришел ко мне. Для меня до сих пор остается загадкой: как ему удалось пробраться сквозь завалы?
- Знаешь, Джек, - вдохновенно вещал он, а глаза его блестели, как у тех, кто только что принял "кайф", - у меня получилось сделать её.
- Машину? - без интереса спрашивал я. Тогда мне впервые стало жаль Билла - он был одержимым, и это должно было его погубить. - И почему ты всё ещё человек?
- Человек? - презрительно процедил Билл. Впервые я заметил в его глазах что-то такое, от чего мне захотелось поскорее сбежать из этой тесной, ледяной комнаты. - Это ты считаешь меня человеком.
То, что произошло дальше, я запомнил на всю жизнь - именно это впервые заставило меня всерьез задуматься о том, что в словах и действиях Билла всегда был резон. Он схватил со стола перочинный ножик, которым я вскрывал консервы, и подцепил собственную кожу на сгибе локтя. Я едва заставил себя досмотреть до конца, как Билл отрывает от себя кусок кожи и частички мышечных волокон. Я с невероятным интересом и восторгом смотрел на то, как кожа, только что отставшая от его тела, стремится на место. Уже через секунду от страшного, кровавого месива на его руке не осталось и следа. Это был март 2056 года - последний март, который я провел в Нью-Йорке.
- Немой, ты ещё и оглох? - "любезно" поинтересовался Щербатый. - Пора двигать, пацану совсем плохо.
Я только кивнул и взял под руку мальчишку - того самого, у которого были серьезно обожжены ноги. Вопреки моим ожиданиям, он так и не расплакался снова, но при каждом втором шаге тихонько скулил. Хорошо, что до базы всего пять километров, иначе бы пришлось его бросить. Так уж повелось, что группа не жалеет ни женщин, ни детей, если те не могут продолжать идти: останемся на месте, дадим слабину - поджаримся все. Подземное солнце, в отличие от надземного, всходить всегда - исключений не бывает.
Мы заметили базу не сразу: в непроглядных, пусть и частично выжженных и высохших джунглях вообще сложно заметить что-либо. Если бы я не знал Билла до этого, то никогда бы не заметил две волнистые линии, пересекающие друг друга - за долгие годы окно трансформировалось в самый обыкновенный крест. Люди, какими бы умными они ни были, рано или поздно всегда возвращаются к религиозным символам. Вот только Бог у Билла был совсем не тот, в которого верила уставшая, седая женщина, пришедшая сюда с нами - та держала в руке крестик обычной формы.
- Странно, почему база находится под землей? - настороженно спросил у меня Щербатый, а я снова пожал плечами. Не напоминать же ему о том, что я и сам прятался под землей, когда они нашли меня. - Для такого требуется слишком много энергии...
Мы осторожно спускались вниз по узкой лестнице, почему-то сделанной из мрамора - несмотря на то, что в мире уже давно всё подчинялось законам практичности, Билл за время своего пребывания здесь явно приобрел отнюдь не самые практичные привычки. Лестница казалась воистину бесконечной - мы уходили всё глубже и глубже, а температура воздуха парадоксальным образом поднималась всё выше.
- Сорок пять, - с беспокойством сказал взмокший от жары и напряжение Щербатый и в ту же минуту лестница закончилась так же внезапно, как началась.
- Вы добрались! - услышал я знакомый голос прежде, чем упасть в обморок. То, что я увидел внизу, наверняка убило бы любого, кто столько лет мечтал попасть в единственное безопасное место на планете...
Это определенно было солнце. Я полулежал в огромном кресле, разложенном на манер кушетки, и смотрел на невероятных размеров верхушку шара, скрытую за толстой, абсолютно прозрачной оболочкой. Конечно, он сверкал не так ярко, как настоящая звезда, но никаких сомнений не было: передо мной было то самое подземное солнце, которое стало началом конца. Забыв на секунду о том, что не могу разговаривать, я попытался сделать первое, что приходит в такие моменты в голову - заорать, но из моего рта донеслось только шипение и мычание.
- Они в порядке, - заверил меня Билл, который нисколько не изменился за двадцать лет с момента нашей последней встречи. - Но я на всякий случай их выключил. Как только мы закончим с тобой, обещаю их включить - ты сможешь объяснить им, что я их спас. Меня они слушать не будут.
Только идиот бы не понял тогда: Билл "улучшил" их, как когда-то улучшил себя. Как когда-то собирался улучшить и меня, но в последний момент я позорно бежал - за то спасибо Щербатому. А теперь никого не осталось: ни Щербатого, ни того несчастного пацана, ни даже пожилой женщины. Все они больше не были теми, с кем я добирался сюда - в мир, который построил совсем не тот мой друг, который четырнадцать лет назад рассказал мне об этом месте. В мир, где светит солнце, виноватое в конце эпохи материальной мысли.
- Ограничитель, - безошибочно угадал мои мысли Билл. - Только так я мог показать людям, насколько компьютер может быть совершеннее вашей материализации.
Не знаю, что именно заставило меня вскочить с места, но сейчас я могу сказать точно: что бы это ни было, я обязан благодарить это до скончания веков. Плотное стекло оказалось неожиданно хрупким и податливым, а от моих кулаков и головы в нем образовалась порядочных размеров дыра. В просторной комнате стало жарко настолько, что боль от порезов и уколов моментально сошла на нет - её просто вытеснила более страшная боль от ожогов. Но мне было наплевать: я уже точно знал, что могу остановить солнце только одним способом - нужно устроить замыкание.
Когда я открыл глаза, то был уверен на сто процентов: я уже там, откуда и получил указание уничтожить "солнце". Но резкий запах спирта и жжение во всем теле быстро разубедили меня - я был в обычной больнице. Из работающего телевизора в дальнем углу палаты доносился голос диктора: "... это все новости на 21 декабря 2012 года". Тогда я подумал: "просто сон" и закрыл глаза, не желая размышлять о том, как вообще оказался в больнице. Огромное солнце должно было поджарить меня моментально, но, видимо, препараты, которые я принимал в молодости, смогли спасти моё тело от полного уничтожения.
Теперь, сидя в больничной палате без окон, я понимаю: когда мое тело соприкоснулось с "солнцем", произошло то, о чем столетиями мечтали люди - путешествие во времени. Пожалуй, если бы не страшные рубцы от ожогов, которые останутся со мной навсегда, я бы поверил врачам, считающим, будто бы я спятил от шока. А, может, я действительно спятил в том пожаре, о котором твердят все вокруг - в пожаре 21 декабря 2012 года, который устроили какие-то сектанты. Но, если кто-нибудь, когда-нибудь наткнется на эти записи, прошу только об одном - убейте Билла. Убейте, чего бы вам это не стоило.
Просто Джек, 3 июля, 2013 года (3 июля 2077 года)
На стене деревенской больницы, где содержатся увечные умалишенные, спустя 30 лет всё ещё висит потрепанный благотворительный плакат, изображающий Билла Гейтса. Под его портретом короткая надпись "Future", призывающая подарить несчастным больным будущее. Молодой доктор Джек Харпер только что получил больницу в свое распоряжение и должен в кратчайшие сроки превратить организовать здесь лабораторию по изготовлению таблетированного "кайфа". |
|
|
|
|
|
| Я как вижу, в представлении большинства людей Билл Гейтс выглядит как злой гений, желающий поработить мир. |
|
|
|
|
|
| Khan27 писал(а): |
|
Я как вижу, в представлении большинства людей Билл Гейтс выглядит как злой гений, желающий поработить мир.
|
Это было ожидаемо. На самом деле, просто люблю постапокалиптику. |
|
|
|
|
|
|
|
|
